Но есть средство лучшее, чем талисманы, — музыкальная гармония, гимны, которые пел Орфей и prisci theologi. Музыка, особенно если она сопровождает орфические гимны и заклинания, почерпнутые у «герметистов», обладает огромной мощью.

Посредством этой магической операции музыкант призывает космический spiritus. Фичино вплотную подходит к границе запретных искусств. Разве это не то же самое, что управлять «гениями планет»? Церковь не потерпела бы подобного общения с нечистыми духами.

Фичино обыкновенно предлагает какое-нибудь объяснение, позволяющее ему оставаться в рамках. Его молитвы к планетам — не настоящие заклинания; их цель — всего лишь подготовить тело к восприятию «жизнерадостного» солнечного влияния.

Фичино пытается дать физическое объяснение и действию музыки. Звуки, вызывающие вибрацию воздуха, утончают его, делают аналогичным spiritus, возбуждая и наращивая дух, заключенный внутри нас.

Музыкальный звук через движение воздуха волнует тело; очищая воздух, он возбуждает воздушный дух, каковой связует тело и душу; волнением этим он затрагивает чувства и одновременно душу; значением своим он касается ума; в конечном счете через само движение тонкого воздуха он проникает в нас глубоко и пылко…

Отметим, что по совету Фичино меланхолик сам должен исполнять, а иногда и сочинять мелодии. Именно он поет, именно он играет на лире. Больной и музыкант, Саул и Давид совмещаются в одном человеке. Следовательно, музыка — уже не лечение извне, которому молодой человек (молодость — полнокровна!) подвергает меланхолического старика. Это внутренняя процедура, с помощью которой меланхолик старается утихомирить, уравновесить свою беспокойную природу.

Это в некотором роде осознанно нарциссическая операция: ее источник заключен в меланхолическом гении, а цель, которую она преследует, — темперировать хрупкую телесную конституцию ,чья дискразия обусловлена по большей части созерцательными восторгами, вызываемыми искусством и поэзией.